Просьба Мэтта предельно проста, не требует интерпретаций и пространных толкований. Он оставляет город на Дэнни, торопливо, всего в трех словах, передает ему ответственность за Нью-Йорк так, словно они к тому времени были знакомы не несколько дней, а по меньшей мере год. Обнимая Коллин и растерянно наблюдая за тем, как рушится небоскреб, Дэнни с неожиданной легкостью принимает свое призвание. Словно и не было месяцев сомнений, метаний между местом, где он родился, и таинственным краем, где в его руках оказалась невиданная сила. Оказывается, это действительно просто.
По крайней мере ему так кажется первый месяц. Жизнь, и без того довольно яркая, насыщается новыми цветами. Красный преобладает. Люк говорит: ты изменился, ты кажешься собранным. Должно быть, он прав. На первый план выходит гармония тела и духа, соблюдать которую теперь значительно проще, нежели раньше. И как только ему удается достигнуть покоя, о котором Дэнни все твердит и твердит Люку, он позволяет себе крамольную мысль: наверное, Мэтт бы был им доволен. Одно осознание этого согревает и одновременно подстегивает, требуя новых свершений.
Но самое главное — он не один. И неважно, в команде он или нет, много людей его окружает или мало. Стоит завершиться одной войне, как начинается новая. Преступность в Нью-Йорке — многоголовая гидра, которую нельзя так просто взять и искоренить одним взмахом кулака. Потому Дэнни кажется особенно ценным то, что у него есть союзники в этой бесконечной битве. Уорд, Люк, Коллин. Конечно, Коллин. Одиночкам, сознательно отвергающим помощь и поддержку, приходится не в пример тяжелее. Таким, как Джессика. Таким, как Мэтт. Покойный Мэтт. А, даже поправлять самого себя — сущая дикость. Ведь нет ни могилы, ни камня с высеченными на нем буквами. Это несправедливо в конце-то концов.
Работы, правда, прибавляется, ведь теперь все внимание Дэнни не сосредоточено на Чайнатауне и его окрестностях, а простирается дальше. Манхэттен велик и с каждым днем требует большего. Люди будто звереют, одна напасть сменяет другую. И пока иные герои заняты спасением мира, кому-то нужно разгонять уличные банды и ставить на место новоиспеченных злодеев, которых никак не становится меньше.
Трое нападают на семейную пару, возвращающуюся домой слишком поздно. Естественно, у таких людей можно чем-то поживиться. Но не сегодня. Дэнни не требуется прибегать к крайним мерам и разносить все вокруг сияющим кулаком, достаточно и имеющихся боевых навыков, чтобы дать пребывавшим в замешательстве супругам сбежать, а самому заняться романтиками с большой дороги, охочими до легкой наживы.
Чужое присутствие он ощущает не сразу. Но ощущает. Отпускает последнего, резко отталкивает его назад и даже не следит за тем, как тот улепетывает вслед за своими побитыми дружками. О нет, взгляд Дэнни устремлен в спину нового посетителя этой знаменательной подворотни. Он так хочет верить, что обознался, что ему померещилось, что все это от головокружения, недосыпа и усталости, закономерно возникшей даже у такого выносливого человека, как он.
— Мэтт? — неуверенно переспрашивает Дэнни и делает шаг вперед, ближе к тусклому пятну фонарного света.
Сколько вопросов тотчас же возникает, а задать их смерти подобно. Какие ответы он рассчитывает получить? Подробные и обстоятельные? Хуже всего, что хваленый покой куда-то разом улетучивается. Непонимание рушит всю тщательно выстроенную гармонию тела и духа. Дэнни судорожно втягивает носом холодный ночной воздух.
— Значит, ты выжил, — говорит Рэнд, констатируя факт. Голос не дрожит, и на том спасибо. Но дышать все еще трудно, в груди как будто что-то трепещет и рвется. Гибель Мэтта произвела на Дэнни такое впечатление, что сейчас его попеременно накрывает то растерянностью, то негодованием. Он не знает, что из этого хуже. И снова шагает вперед, оказываясь совсем рядом. В каком-то детском жесте протягивает руку, чтобы коснуться плеча, проверить, действительно ли это Мэтт во плоти, а не тень или порождение разума.
— Кто еще знает?