Я думала, что призраки не умеют плакать. В той темной и холодной пустоте, где я застряла, было слишком одиноко. Поначалу это не мешало. Даже приносило своеобразное удовольствие – эдакий заслуженный, но слишком ранний отдых ото всего. Потом наступило успокоение и смирение со своей судьбой. Пусть несправедливо, но не напрасно. Так я думала. Точнее, пыталась себя успокоить. Хотя, кого я обманываю. Если бы представилась возможность повернуть время вспять, я бы ничего не поменяла. Снова бы спасла Айзека и снова бы подставилась под удар, глупо, нелепо, непрофессионально. Вот только чем дольше я думала, чем дольше находилась тут, тем больше понимала, что так не должно быть. Что-то даже в моей загробной жизни пошло не так. Где свет в конце туннеля? Где вообще хоть что-нибудь? Пустота, слишком плотная и вязкая, стремилась залезть слишком глубоко в душу, завладеть сердцем. Может быть, если бы я позволила, то нашла бы то, что искала. Но я не хотела. В глубине этой самой души, я не хотела уходить. Не хотела бросать их всех. Папу, Скотта, Лидию. И Стайлза. Будь0 он неладен. Я держалась только ради них, каждый день отгоняя от себя пустоту. Я ждала. Наблюдала за теми, кто остался там, в мире красок и эмоций. Там, где было хорошо, даже когда было слишком плохо. В мире живых.
Потом я начала злиться. На папу, который никак не мог успокоиться. Уж кого-кого, а его я не хотела видеть таким. Сломленным, потерянным. Он приходил в себя слишком медленно. Но я была благодарна Айзеку, который был рядом, а потом и вовсе уехал с папой из города. Наверно, так было правильно. Тут он потерял сначала маму, потом меня. Воспоминания постепенно окончательно разобьют ему сердце, а такой судьбы для папы я не хотела. Я пыталась позвать его, дотронуться. Сказать, чтобы она не грустил долго. Что все пройдет. Но он не слышал.
Я злилась на Лидию, до которой пыталась докричаться так долго, но безрезультатно. Она должна была меня услышать. Она острее чувствует грань между мирами. Если не банши, то кто? Лучшая подруга должна была услышать мой крик. Но нет. Словно что-то мешало, отталкивало ее от меня. Или меня от нее. Не знаю. Подруга была слишком чем-то увлечена. Прислушивалась к другим, не различая в дикой какофонии звуков и голосов, не замечая меня.
Злилась на Скотта, который по моему мнению, слишком быстро утешился в объятиях Киры. Это выводила из себя, заставляло бессильно сжимать кулаки и кричать от отчаяния. Хотя я и понимала, что жизнь не стоит на месте, что все правильно, так должно быть. И что новый отношения действительно помогают Скотту. Но я не могла не злиться. Мне было слишком больно. Так больно, что я чувствовала, как по щекам стекают слезы, а я размазывала их по щекам. И звала. Снова и снова. Но Скотт не слышал. Никто не слышал.
А потом я начала ходить за Стилински. Стала его тенью. Постоянно рядом, каждый день и каждую ночь. Я говорила с ним. Потому что больше не с кем было. Он единственный тоже говорил со мной. Пусть не видел и не чувствовал, что я рядом, но он говорил. И это создавало иллюзию, что Стайлз слышит меня. Я ругала его. Винила в своей смерти. Хотя опять же, была не права. Его вины не было в том, что я получила тот удар мечом. Это же был не Стайлз. Но обида слишком разъедала мои мысли, взращивая противное чувство ненависти. Я хотела его ненавидеть. Очень. Я еще больше хотела, чтобы он меня слышал. Чтобы сучился и страдал так же, как и я. Он будил во мне темноту, которой я была окружена и которая до сих пор стремилась подобраться ко мне.
Сейчас Стайлз снова один. Парковка опустела. Он что-то бормочет себе под нос, и я различаю, что он говорит со мной и с самим собой, убеждая, что не слышит меня. И я цепляюсь за эти его слова, словно только они могут вытащить меня из моего персонального ада. Только он.
- Стилински, посмотри на меня! Если ты сейчас же мне не ответишь, я тебя… укушу! Ну давай же, Стайлз, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
С губ чуть не срывается "убью", но я вовремя себя останавливаю. Я не желаю Стилински смерти. Он мой друг. Несмотря ни на что. А уж теперь, когда я знаю, каково здесь... нет, я не хочу, чтобы и Стайлз это узнал. Кажется, теперь я начинаю более тщательно задумываться о том, что говорю.
Кажется я плачу, когда он оборачивается ко мне, и я понимаю, что Стилински меня видит. И называет мое имя, которое целительным бальзамом проливается на мою истерзанную душу.
Отредактировано Allison Argent (2019-08-12 20:36:42)
